Несколько комментариев к тексту «Наука в зеркале методологии социально-когнитивных стратегий»
1. О методологии «рефлексивного замыкания» науки как об идеологии. К «традиционной» философии и методология науки В.Беляев относит, по-видимому, работы Поппера-Куна-Лакатоса-Фейерабенда. Но они как раз стремились – каждый по-своему – разомкнуть те идеологические установки, которые бытовали и бытуют среди ученых относительно возникновения, функционирования и развития науки.
Идеология науки, конечно, существует. Ею руководствуются и ученые, объясняя для себя смысл того, что они делают в жизни, и авторы учебников, описывая предметы науки для школьников и студентов, и эксперты, требующие от правительства «повышения внимания к науке». Но эти идеологемы не имеют, как представляется, ничего общего с разработками методологов науки, которые как раз стремятся разомкнуть «стандартно-идеологизированное» понимание научной традиции, демонстрируя ее обусловленность самыми различными факторами: историей, культурой, проектами общественного развития, социальными отношениями между учеными, формами организации исследований, институтами и так далее. Ни один из ученых реально не руководствуется и не может руководствоваться любыми из подобных тезисов, а значит, они принципиально не являются идеологическими.
Вот если бы, например, тезис Поппера о фальсифицируемости был бы кем-то использован для организации грантового финансирования или для продвижения собственной научной программы и дискредитации иных, то он бы приобрел идеологическую окраску. А пока разве что сторонники идеи о постановке науки под общественный контроль пользуются тезисами, подсказанными Фейерабендом, да и то вряд ли.
Хорошее подтверждение этого моего тезиса – работа самого В.Беляева в «Кентавре-36», где он пишет, что российская идеология науки занимает позицию социальной независимости, одновременно борясь за финансирование. Эта позиция неумна и противоречива, но она не пользуется «традиционной методологией науки».
Вывод: различение между «традиционной методологией науки» и «методологией СКС», на котором основывается В.Беляев, пока не прописано. Да и существует ли оно?
2. В «позиции, построенной на отрицании рефлексивного замыкания» я узнаю свою позицию, выраженную в текстах, опубликованных в «Кентавре». Однако узнаю с трудом. «Наука как определенный способ социально конструирования реальности стоит в ряду всех остальных способов такого конструирования (искусство, политика, эзотерика и т.п.) и не имеет ни каких преимуществ перед ними. В современной культуре наука получила доминирующее место только по «идеологическим» причинам, тем же путем, каким возникают все идеологии», ««Антиидеология» науки не видит ни какой исторической ценности в науке (и следовательно рассматривает науку как исключительно частное предприятие, силовыми методами превращенное в идеологию современной культуры)». – это карикатура на мою позицию. Инженерия и является тем способом конструирования реальности (не «социальным»), который дает науке явное преимущество и со временем создало «научно-инженерный мир», который В.Беляевым упоминается.
3. Настораживает – и здесь, и далее – бесконтрольное использование термина «социальное». Им В.Беляев обозначает вообще все, что не относится к «когнитивному» - то есть и собственно социальное, и коммуникативное, и институциональное, и относящееся к формам организации. Интересно, «рефлексивные формы осознания или замыкания» - относятся ли им также к «социальному»? Если да, то тогда и про «когнитивное» в чистом виде говорить не приходится.
4. Наибольшее же возражение вызывает тезис В.Беляева о том, что «Устойчивость развития науки определяется не правильностью и глубиной онтологических интуиций ученых, направленных на определенную предметность. Устойчивость определяется способностью науки как социальной традиции приходить к компромиссу этих онтологических интуиций, относительно этой предметности». Здесь ключевое слово – «компромисс», нужное В.Беляеву для того, чтобы связать либертарианскую традицию и традицию науки, показать их взаимную обусловленность.
Однако мне представляется, что говорить о социальном компромиссе как одной из основ устойчивости существования науки – это недопустимое упрощение. Некоторое признание «онтологических интуиций» должно быть безусловно, но оно достигается в рамках не компромисса, а жестокой конкуренции (место компромисса слишком мало и незначимо), в рамках ведения научной политики, смены поколений. Гораздо интереснее, кстати говоря, обсудить действительность не социального, а технологического и инженерного компромисса – при конкуренции в сфере онтологических картин. Инженерные реализации значительно терпимее к борьбе онтологий, чем «чистая наука» (в «жизни» одновременно используются и фотоэлементы, и дифракционные решетки, основанные на разных представлениях о природе света). Таким образом, инженерные реализации действительно есть та действительность, где компромисс возможен (очень красиво это видно на примере сосуществования различных психолого-терапевтических школ), и в этом смысле если и проводить аналогию с либертарианством, то более сложную, одновременно учитывающую и конкуренцию, и действительность компромисса. Но и тогда последняя будет не чисто социальной.
5. В ряде своих работ, как и в этом тексте, для В.Беляева одним из оснований своих утверждений служит факт того, что естественнонаучная и либерально-демократическая является превалирующей в современном мире. Экономически и «мощностно» это действительно неоспоримо, но вот с точки зрения перспективы видны и иные возможности. Если принять эту точку зрения, то все трудности, с которыми сталкивается современный Запад, превращаются в источники постоянных неразрешимых проблем, которые постепенно подтачивают его мощь и в конце концов приведут к формированию иных форм социального сосуществования и иных форм организации познания и инженерного дела. Методология социально-когнитивных стратегий В.Беляева указывает на единый источник силы либерально-демократических государств и естественных наук; однако более адекватным в современном мире, с моей точки зрения, будет являться стремление указать на иные конструктивные возможности и иные социальные и когнитивные стратегии.
6. И последнее. В.Беляев огромное внимание уделяет "анализу вызовов": каждая традиция есть ответ на определенные жизненные вызовы, и ответ на эти вопросы (о вызовах) служат для него некоторой гарантией произвольности и необязательности существования и науки, и либерализма. Хотел бы обратить внимание, что такой подход к истории и генезису различных общественных форм и институтов - только один из возможных. В частности, он активно использовался в ММК Г.П.Щедровицким с коллегами при (псевдо)генетическом анализе различных сфер (т.н. "метод разрывов"): каждое последующее усложнение социальной ткани есть почти вынужденный ответ на некоторый разрыв в деятельности. Социальное усложнение (например, в форме проектирования или программирования) есть всегда ответ на выявленную проблему, на дефицит и недостаток.
Противоположным подходом является подход не "от дефицита", а "от избытка", не "от проблем", а "от воображения", не "от нужды", а "от избытка ресурса". Современные методологические разработки (и мои в том числе) исходят как раз из этого понимания возникновения новых общественных образований. И этот подход, как кажется, более адекватен реалиям современнного массового "общественного изобретательства" (точно так же как противоположный подход был более адекватен ситуации в СССР). Анализ генезиса превращается в этом случае в анализ исторического воображения и становления. разумеется, с точки зрения противоположного подхода такие реконструкции выглядят нагромождением исторических случайностей, однако даже чисто экзистенциально, как представляется, не следует бояться ни такого рода "случайностей", ни изобилия конструктивных и произвольных возможностей.