Развернутая реплика на статью В.Марачи «Структура и развитие науки с точки зрения методологического институционализма»
(Реплика на статью В.Марача «Структура и развитие науки с точки зрения методологического институционализма»)
Переворот в постановке проблемы: от науки как когнитивной традиции к науке как социальной традиции
То, что делает В.Марача, я определил бы, с одной стороны, как стремление задать внутреннюю социальную структуру науки как традиции и, с другой стороны, как стремление оградить науку как традицию от социальности в традиционном смысле этого слова.
Что это значит? Почему В.Марача задал это ограничение на исследование структуры и развития эмпирических наук? По тексту статьи видно, что автор идет в направлении исследования социальной структуры науки, принципиальному ее влиянию на характер научной традиции. Но делает он это не до конца. Он останавливается на исследовании «социально-институциональных» факторов организации науки. Хотя мера присутствия в его статье социально-философских аналогий настолько велика, что отсутствие трактовки науки как социальной традиции определенного типа и принципиальной связи науки с объемлющей ее социальностью вызывает удивление.
В.Марача критикует примат «когнитивно-институциональных» факторов в методологии науки. Этот примат является предельным выражением методологической позиции «наука по ту сторону социальности». Наука с точки зрения этой позиции является особой реальностью по отношению к объемлющей ее социальности. «Стремлению к объективной истине», как содержанию научной традиции, противопоставляется «борьба интересов», как содержание объемлющей социальности. Казалось бы, чего не хватает так заданной научной традиции? Оказывает, что ей не хватает оснований для успешной борьбы с онтологическим волюнтаризмом ученых по отдельности. Ученому, захваченному своим собственным пафосом, «научной верой», становится предельно проблематичным вступать в коммуникацию с другими учеными по поводу объективности своей истины.
В качестве реальности, противостоящей этому, В.Марача указывает на «когнитивные институты, воспроизводящие процедуры «рациональных дискуссий». Он утверждает, что эти институты «ориентированы прежде всего на поиск истины, а не на внешние социальные критерии». Тем самым он хочет закрепить разделение того типа социальности, которая существует в науке и воспроизводит процедуры рациональных дискуссий, от типа объемлющей социальности, которая воспроизводит иные процедуры.
Зачем? Уже Введение, а затем и вся статья, показывает успешность применения социально-философской методологии для концептуализации научной традиции как социальной традиции особого типа. Осталось только выяснит, чем отличается тип социальности научной традиции от типа социальности объемлющей ее традиции, для того, чтобы соизмерить одно с другим и вывести методологию науки из состояния замкнутости на «проблемах научной истины» на общее поле социально-философских проблем.
Оснований к тому, чтобы это сделать сразу несколько.
Первое из них видно уже в статье В.Марачи. Первой проблемой, которую он ставит, является проблема онтологического волюнтаризма ученых по отдельности. Чем опасен такой волюнтаризм для научной традиции в целом? Он опасен тем же, чем опасен онтологический волюнтаризм для любой социальной традиции. В любой социальной традиции существует стратегическая задача удержания традиции как социально-когнитивного целого. Тип социально-когнитивной целостности является ответом на жизненные вызовы встававшие перед ней. Традиция воспроизводит себя как ответ на определенные жизненные вызовы, за который заплачена огромная цена. Традиция хочет сделать опыт ответа на жизненные вызовы необратимым. При этом ее ответ является не индивидуальным, а коллективным. Коллективность этого ответа является фундаментальной характеристикой, задающий характер его устойчивости. Если иметь в виду, что суть любой традиции состоит в том, чтобы собрать человеческое существование, коллективное по своей сути, в границах определенного ответа на жизненные вызовы, то надо сделать вывод, что мера коллективности определяет меру устойчивости социально-когнитивной традиции как системы и меру объективности ее истины.
Неизбежность индивидуализации составляет другой фундаментальный фактор существования традиции. Каждое новое поколение в той или иной мере отрицает предшествующие поколения внутри одной и той же традиции. Мера этого отрицания может быть разной и зависит как от типа традиции, так и от состояния адекватности ее ответа вызовам, возникающим перед ней. Индивидуальность существования отрицает коллективность существования. Мера этого отрицания тоже может быть разной и тоже зависит от адекватности ответов традиции вызовам, возникающим перед ней. Каждое индивидуальное существование неизбежно тяготеет к построению своего собственного мира, своей «онтологии». Но одновременно оно стремится к универсализации и объективизации своей реальности. А значит, оно стремится к «онтологизации», к «рефлексивному замыканию» на основе тех способ онтологизации и замыкания, которые ему предоставляет «объективная реальность» объемлющей его традиции.
Стремление к «онтологизации», к «рефлексивному замыканию» внутри научной традиции имеет тот же смысл. А значит, стремление преодолеть это является стремлением удержать целостность научной традиции как определенного коллективного ответа на определенные жизненные вызовы. Многочисленная формалистика научной традиции препятствует тому, чтобы считать ее ответом на жизненные вызовы. Уж слишком формально определены многие стороны научной деятельности, чтобы считать их экзистенциально заданными. Но это верно только для формально-процедурного слоя в формально-процедурном же периоде развития научной программы или парадигмы. Чем более наука оказывается на переломе школ, программ, парадигм, индивидуальных направлений, тем более очевидным становится экзистенциальный смысл возникающих научных концепций. Эта экзистенциальность снимается, когда концепции проецируются на общее поле объективных истин и общее намерение поиска объективной истины.
Такие процессы диверсификации происходят во всех традициях. И имеют они один и тот же смысл. То, что наука хочет казаться себе непохожей на другие традиции в этом отношении, можно отнести только на счет ее «рефлексивного замыкания» на себе самой.
Здесь можно выйти к проблеме «рефлексивного замыкания» научной традиции и любой другой традиции на себе самой. Научная традиция в этом случае скорее выступает как общее правило, чем как исключение. Надо иметь в виду, что совместное существование рефлексивно замкнутых традиций в исторической практике означало, как правило, одно – войну с оружием в руках. Поиск выхода из состояния войны традиций происходил через их взаимное рефлексивное размыкание, через создание поля взаимной совместимости. Именно поэтому так значимо рефлексивно разомкнуть науку и выявить поле совместимости ее как традиции с традициями существующими вокруг нее.
Другим фактором, задающим актуальность концептуального соизмерение науки и объемлющей социальности, является техногенность современной цивилизации, ее пронизанность разного рода конструированием реальности на основе научных истин. Можно ли себе представить, чтобы социально-когнитивная реальность науки так хорошо вписалась в объемлющую ее соицально-когнитивную реальность без столь же хорошей совместности принципов обеих реальностей? Ведь когнитивная сущность традиции является производной от принципов, конституирующих традицию в целом. И если истина научной традиции хорошо сочетается с истиной другой традиции, то это значит, что так же хорошо сочетаются их принципы.
К тому, чтобы проводить поиски в этом направлении, побуждают все техногенные проблемы современной цивилизации. Если наука (и ее принципы) играют огромную роль в генезисе техногенных проблем, то рефлексивное замыкание науки не может иметь хороших последствий.
Наука на пути к техногенной цивилизации: от перспективы объективной истины до перспективы объективной социальной реальности
Зачем вообще современной методологии науки понадобилось искать социальную структуру науки? Это стало необходимым, когда наука стала приобретать статус социального института. Чем более наука становится социальным институтом, чем более широкие слои социальности задействованы наукой и являются учеными, в каком бы то ни было смысле этого слова, тем более актуальным и неотменимым становится вопрос о социальной структуре науки. Что является рубежом, после которого вопрос о социальной структуре науки становится неотменимым? Техногенная цивилизация. В техногенной цивилизации возникли условия при которых наука настолько разрослась в своих объемах (и с отношении количества научных концепций, и в отношении количества людей, занимающихся наукой и имеющих к ней отношение), настолько соединилась с технико-технологической инфраструктурой современной цивилизации, что стала способна создавать отдельные научно-инженерные миры, построенные на своих, локальных основаниях. Такая фрагментация научно-инженерного универсума на потенциально несоизмеримые области является вызовом, ответом на который является поиск социальной структуры, социальной сущности науки.
До техногенной цивилизации рефлексия науки как традиции над своими основаниями являлась поиском единой методологической и предметной перспективы. Где находится объективная реальность? Как ученый должен подходить к объективной реальности? Как он должен искать объективную истину? – вот вопросы, которые конституировали научную традицию. Наука как социально-когнитивная традиция определялась скорее по отрицанию к ранее существовавшим социально-когнитивным традициям (таким как мифология, религия, философия, политика), чем наоборот. Наука еще существовала в виде симбиоза с теми традициями, курс на отделение от которых она взяла. В этой ситуации «ученых» объединяла скорее единая перспектива «объективной истины» по ту сторону этого социального мира, погруженного в реку «предрассудков» и «страстей». Наука как традиция по своим когнитивно-социально-технологическим параметрам была слишком мала относительно объемлющего социума, чтобы объединяться на чем-то большем.
До собственно техногенной цивилизации, где наука стала силой, создающей новое бытие человечества в глобальном и локальном плане, научная традиция имела отстраненный от широкой социальности характер. Наука гордилась своей незаинтересованностью в практических делах человечества. Наука стратегически самоопределялась по отрицанию от социальности. В такой ситуации социальность науки была еще слишком мала по сравнению с ее когнитивной составляющей, и соизмерение возникающих когнитивных образований в науке происходило скорее как нечто стихийное, само собой происходящее. Несмотря на разные метаморфозы, которые могли при этом происходить, объединяющая сила единой перспективы была больше силы, идущей от онтологического творчества ученых и научных школ, действующих на разъединение. Но чем более объемной становилась научная традиция в целом, тем более резко и выпукло стали проявлять себя силы на разъединение. Попыткой «принятия внутрь себя» этой ситуации стало изменение концепции научной истины. Научное сообщество стало признавать конвенциональность научной истины. Это был первый шаг к признанию социального характера научной истины самими учеными.
Так было на подступе к ХХ веку. ХХ век показал такое многообразие научных школ и непримиримую борьбу между ними, что философия науки неизбежно пришла к представлениям о коллективно организованном характере научной деятельности (парадигмы, научные программы). Эти коллективные образования были заданы как движимые своей когнитивной перспективой, либо полностью, либо весьма существенно отделенные от когнитивных перспектив других подобных образований. В этом представлении у научной традиции уже нет единой когнитивно-предметной перспективы, как это было в период становления науки, что выразилось в подвешенности вопроса о прогрессе научной истины в теории научных парадигм Т.Куна.
Постиндустриальный мир еще больше обострил эту ситуацию. В техногенной цивилизации наука превратилась в возможность строить отдельные социальные миры. Ее стояние по ту сторону социальности стало мифом.
Техногенная цивилизация как симбиоз новоевропейской науки и новоевропейской социальности. Реальная социальность науки и рефлексивная позиция ученых «по ту сторону социальности»
Теперь нужно уточнить какую именно роль в процессе выявления социальной сущности науки играет техника и техногенная цивилизация. Нужно начать с понимания того, какую роль играет техника в структуре традиции вообще.
Техникой в широком смысле этого слова, применительно к традиции, можно назвать всю ту инфраструктурную основу традиции, которая образует ее «почву», безусловный фундамент ее существования. Такой фундамент существует у всякой традиции. Он является тем, что задает безусловность ее системы очевидностей и превращает ответ на жизненный вызов, которым является данная традиция, в нечто безусловное и необратимое. По отношению к социально-когнитивным возможностям традиции он выступает как социально-когнитивное априори. На нем строится дальнейший опыт традиции. Налаживание внутреннего порядка традиции, приведение всех ее очевидностей к очевидностям фундамента составляет основную «методологическую» работу ее когнитивной стороны. Эта методологическая работа проводится в первую очередь в перспективе «рефлексивного замыкания». Традиция должна оформить и обосновать себя в качестве целостного автономного мира, в системе базовых очевидностей которой нет никаких дыр. Таковой эта работа и остается до тех пор, пока эта традиция не сталкивается с другими традициями и не вступает в период внутреннего распада, когда система базовых очевидностей традиции начинает прорываться изнутри.
Новоевропейская научная традиция, как экспериментальное естествознание по преимуществу, изначально положила технико-технологический мир (основу экспериментальности) в качестве одной из своих базовых инфраструктурных составляющих. Экспериментальное естествознание невозможно без техники. Более того, его когнитивные возможности напрямую зависят от техники. Это и техника инструментов исследования и вся технико-технологическая инфраструктура объемлющей социальности, необходимая для ее существования в качестве основы, производящей инструментарий исследования. Инструментарий современного экспериментального естествознания находится на вершине сложности современной техники.
Но социальность, в которую погружена современная наука, не станет обеспечивать науку техникой, находящейся на грани ее возможностей без соответствующей платы со стороны науки. Такой платой является техника. Техника вообще. Техника во всех возможных отношениях. Научная техника является способом принципиального изменения инструментальной мощи человека, и именно этого будет требовать со стороны науки цивилизация, дающая науке инструменты для расширения ее когнитивных возможностей. Так образуется техногенная цивилизация. Нетрудно видеть, что в основе такого обмена лежит двусторонняя положительная обратная связь. Техногенная цивилизация предоставляет науке свои технико-технологические возможности для расширения ее когнитивной мощи, а наука предоставляет техногенной цивилизации свои когнитивные возможности для увеличения ее технико-технологической мощи. Получающийся симбиоз и составляет суть техногенной цивилизации.
В цивилизации такого типа технико-технологическая инфраструктура является огромным подвижным слоем фундамента цивилизации, определяющего ее систему очевидностей. Причем чем более огромным является технико-технологический слой, чем большими конструктивными возможностями он обладает, тем больше возможности к фрагментации цивилизации такого типа на локальные малосоизмеримые области. У цивилизации такого типа есть возможность создания и самозамыкания локальных технико-технологических миров разного уровня индивидуализации.
Наука, являясь когнитивной основой техногенной цивилизации, находится внутри этих процессов и подчиняется их логике. Но рефлексия науки как социально-когнитивной традиции над своими основаниями и своим положением все еще находится по преимуществу на стадии выявления и удержания своей чистоты, на отделении себя как традиции от объемлющего социально-когнитивного контекста, направлена на «рефлексивное замыкание». Эта установка была логична при генезисе научной традиции. Она была способом выхода науки как традиции из социально контекста. Но по мере того как наука становилась когнитивной плотью новоевропейской цивилизации, по мере того как эта цивилизация превращалась в техногенную цивилизацию, логика развития науки как традиции стала необратимым образом соединяться с логикой развития новоевропейской цивилизации в целом. Теперь «рефлексивное замыкание» науки только вводит в заблуждение и становится попросту опасным. Наука, являясь частью техногенной цивилизации, порождает новые горизонты для техногенности, но ответственности за техногенность брать на себя не хочет, и считает себя стоящей по ту сторону техногенности и социальности вообще.
С наукой в техногенной цивилизации случилось то же самое, что случилось с католической церковью в европейском средневековье. С одной стороны, католическая церковь прокламировала свою непричастность к делам земного мира, а с другой стороны, к началу Реформации она стала самым коммерциализированным институтом средневековой цивилизации. Именно это противоречие и породило Реформацию, признавшую права земной реальности и соединившую служение земной реальности со служением Богу.
Науке следует признать, что она давно уже не является тем, что стоит по ту сторону социальности и техногенности. Ей нужно признать свою социальную сущность.
Две условия объективности научной истины
Подход В.Марачи можно отнести к методологии «рефлексивного замыкания» науки как традиции. Но даже простой взгляд на его статью поражает, насколько просвечивает сквозь рефлексивное замыкание проблематика социальной сущности науки.
Главной темой такого просвечивания является тема соотношения индивидуального научного творчества и коллективного научного творчества. Уже во Введении она задана как «проблема «рефлексивного замыкания» в процессе эмпирической проверки теории».
Получается, что «устойчивости» нашего знания мы обязаны прежде всего публичному характеру науки, наличию у нее определенной институциональной организации. Подобная организация сферы науки позволяет научному сообществу осуществлять процедуры выработки конвенций (соглашений) по поводу принятия онтологических схем, языков наблюдения, новых методов, их парадигматизации для нужд системы образования и т.д. Важное место в этой организации занимают когнитивные институты, воспроизводящие процедуры «рациональных дискуссий», ориентированных прежде всего на поиск истины, а не на внешние социальные критерии.
Но чисто рациональный (т.е. когнитивно-институциональный) выбор между возможными онтологическими допущениями, «правильными» методами познания, парадигмами, научно-исследовательскими программами и т.п. невозможен – поэтому приходится «легализовать» влияние на развитие научного знания также и социально-институциональных факторов.
В этом абзаце уже сделан намек на связь между типом социальной организации научной традиции типом истины научной традиции.
Если брать за основу высказывание о том, что целью науки является поиск объективной истины, то каким окажется социальное определение объективной истины науки? Какой тип социальности должна поддерживать научная традиция для того, чтобы осуществился объективный тип ее истины?
Из приведенных цитат следует, что устойчивость развития науки определяется не правильностью и глубиной онтологических интуиций ученых, направленных на определенную предметность. Устойчивость определяется способностью науки как социальной традиции приходить к компромиссу этих онтологических интуиций, относительно этой предметности. При этом предметность служит неким перспективой, пределом схождения онтологических интуиций, что и задает одно из условий их сходимости. Другим условием сходимости является представление о том, что научная истина, как объективная истина, должна обладать характером всеобщности, и следовательно научная истина не вполне разделенная научным сообществом в целом сомнительна в своей объективной.
Последнее условие является чисто социальным, «беспредметным» условием объективности научной истины. Но если онтологические предвосхищения ученых нагружены формами восприятия и концептуализации, являющимся априорными по отношению к экспериментальности, то беспредметное условие объективности является самым важным из всех подобных условий. Попросту говоря, если экспериментальные науки являются способами конструирования естественнонаучной реальности, то объективность образующейся истины может иметь характер только компромисса ученых по поводу конструируемого ими мира: он должен быть миром для всех – таково условие его абсолютной объективности.
Допустим, что научная деятельность не является чистым конструированием реальности научной истины. Допустим, что присутствует и ее открытие, и ее конструирование. Но, чем более научное открытие является конструированием реальности научной истины, тем более значимым по сравнению с другими условиями является социальное условие объективности истины этого открытия.
Теперь не трудно понять, что типом социальности наиболее адекватным для научной традиции, является тип, максимально поддерживающий социальное условие объективности научной истины. Таковым типом является социальность компромисса индивидуальных и групповых усилий, создающих собственные миры. Социальной философии хорошо известен данный тип социальности. Это либеральная демократия.
Здесь следует рассмотреть интересный и принципиальный момент. И вся философия и методология науки, действующая в рамках стратегии «рефлексивного замыкания» науки, и В.Марача, принадлежащий к этой методологии, считают, что только социальные институты науки направлены на поиск истины, а социальные институты внешней социальности, направлены на что угодно, но не на поиск истины. Действительно ли это так? Следует рассмотреть и обратный вопрос: что означает направленность социальных институтов науки на поиск истины? Возможно, эта направленность является не более чем условием внутренней социальной стабильности традиции, внутри которой каждый ищет и создает мир своей истины?
Надо иметь в виду следующее: внутренние условия, конституирующие тип истинности данной традиции, не должны стратегически противоречить внутренним условиям устойчивости этой традиции. В противном случае традиция обречена на процесс медленного, но неуклонного саморазрушения. Для традиций, реальность которых полагается ими как раздвоенная, это не представляет проблемы. Для христианства, например, одновременно и существующего в земной реальности, и задающего гибель земной реальности как стратегическое условие осуществимости ее истины, прекращение своего земного существования не представляет собой истинностной проблемы. Но для традиции, которая полагает свое предметное, земное существование как единственный способ своего существования, условия истины традиции должны включать в себя условия устойчивости своего земного существования. А если предположить, что стратегической целью традиции является ее бесконечное существование, то условия истинности станут тождественными условиям устойчивости.
Это верно для всех социально-когнитивных традиций, полагающих свое существование как земное.
Поскольку символом веры науки является истина, разворачивающаяся от посюстороннего, земного мира, и поскольку истина науки полагается как бесконечно становящаяся истина, то в своем пределе условия истины научной традиции тождественны условиям ее устойчивости как земной традиции. А если антропологическая ситуация такова, что научное творчество является по преимуществу творчеством снизу, то значит тип социальности научной традиции должен приближаться к либерально-демократическому типу социальности.
По внутренним принципам научная традиция и либеральная традиция являются одной и той же традицией. Единственное, что их отличает друг от друга, так это акцент. Являясь социально-когнитивной традицией одного типа, либеральная традиция делает акцент на своем социальном модусе, а научная – на когнитивном. Можно сказать, что они являются двумя сторонами одной традиции. Это тем более очевидно в их взаимной поддержке в реальности техногенной цивилизации. Техногенная цивилизация является наполовину научной, а наполовину либеральной. Если принять, что одна традиция может образовывать единую симбиотическую традицию с другой традицией только при стратегическом сходстве их принципов, то сам факт симбиоза науки и либерализма в техногенной цивилизации показывает из стратегическое тождество.
В.Марача сам приблизился к пониманию такого тождества. Своей задачей он поставил обоснование «методологического институционализма» как типа социальности наиболее адекватного объяснению структуры и развития науки. Он исследует дилемму «методологического индивидуализма» и «социально-институционального детерминизма», что в политологическом плане соответствует дилемме радикального либерализма и радикального социализма. Первый критикуется как гипертрофирующий индивидуальный смысл жизнетворчества, второй – как гипертрофирующий коллективный его смысл. Выход В.Марача видит в том, чтобы описать социальность науки как тот, который не идет на поводу у индивидуального онтологического творчества и не задает единой для всех онтологии, а создает общее для всех поле соизмерения появляющихся онтологий.
Можно ли описанный подход, сформированный в результате рефлексии опыта институциональной организации методологических общественных экспертиз и проверенный в исследованиях правовых институтов и юридического мышления, перенести на изучение института науки и естественнонаучного мышления? На наш взгляд, да – если помыслить институт «рациональных дискуссий» в науке по модели методологической экспертизы, в которой «соединяются методология, политика и право, и при этом все составляющие в ней обретают новые качества: методология получает институциональную форму работы с онтологическими разрывами; политика приобретает измерение глубины, необходимость коммуникации различных позиций с выходом к предельным основаниям; право оформляется состязательной процедурой, способной работать в условиях различия предельных оснований»
До невозможности похоже на принципы либеральной демократии, соизмеряющей индивидов, социальные группы с различными «онтологическими» основаниями на основе приоритета земной реальности, «общечеловеческих» ценностей. В этом нет ничего удивительного. Для либерализма здесь реализуются цели прекращения «войны всех против всех» и стремления к «вечному миру», заложенные в его основание при генезисе и дающие ему теоретическую возможность быть устойчивой земной традицией с перспективой бесконечного развития. Ту же возможность, принимая те же социальные принципы, получает и наука.
Социальная сущность науки и рефлексия ученых
Почему же В.Марача, так близко подошедший к социальной сущности науки, тем не менее, остается на позиции «рефлексивного замыкания» науки? Что означает позиция «рефлексивного замыкания» науки в условиях техногенной цивилизации, где столь очевидна социальная роль и социальная сущность науки?
Очевидно дело в том, что наука изначально была и остается традицией с двойственностью внутренних принципов.
С одной стороны, новоевропейская наука всегда существовала как социально-когнитивная традиция, направленная от земной реальности. Направленная от земной реальности в том смысле, что ее истина мыслилась как истина, стоящая по ту сторону практического существования человека. В этом реализовывалось и стояние научной истины по ту сторону человеческого добра и зла, свобода от сковывания практической моралью, и стояние научной истины по ту сторону борьбы жизненных интересов, земной «войны всех против всех». В этом смысле наука всегда была и остается направленной на «внеземную» истину.
С другой стороны, новоевропейская наука по определению своей истины является «экспериментальным естествознанием». Словосочетание «экспериментальное естествознание» нужно воспринимать как метафору, указывающую на характер истинностной перспективы. Это и направленность на земную реальность, как самую неотменимую для всех реальность, и направленность на соизмерение себя с этой реальностью и себя со всеми остальными через эту реальность.
Итак, по характеру своих внутренних принципов наука является парадоксальным образованием. Она и стремиться прочь от земной реальности как реальности «вненаучных» интересов, и стремится к земной реальности как предельно и универсально очевидной реальности. Наука существует по отрицанию от двух полюсов: «политики» и «метафизики».
Реальность техногенной цивилизации показывает, что эти две стороны не исключают друг друга. Научная истина как истина земной реальности, используется для построения техногенной версии «политики». А «политика», в свою очередь, видя пользу «аполитичной» научной истины, становится «научной» политикой, создающей условия для существования науки в социально значимом масштабе и модулирующей свои принципы принципами науки. «Научная» политика расширяет объем и глубину научной традиции и тем самым расширяет объем и глубину когнитивных возможностей науки, давая больше возможностей для существования «науки ради науки». По наивности своей ученые воспринимают это за чистую монету и считают, что социум поддерживает науку потому, что она является «самоценной автономной сферой культуры». Но на следующем шаге социум требует превращения чистой научной истины в технику и технологию изменения земной реальности. Поэтому наука техногенной цивилизации наука оказывается сильно зависимой от практической реальности этой цивилизации, как в положительном, так и в отрицательном смысле. Техногенная цивилизация становится нижним, фундаментальным эшелоном самой научной традиции.
До сих пор две указанные интенции науки существуют как принципы, не соединенные в рефлексивное целое. На уровне своей философии и методологии наука продолжает «рефлексивно замыкаться» от объемлющего социума. Даже тогда, когда внутри научной традиции возникают социальные (в прямом смысле этого слова) проблемы, когда становится очевидной зависимость характера научной истины и истинностной перспективы науки от принципов ее социальной организации, рефлексия науки продолжает линию на стояние науки по ту сторону социальности.