Послесловие к обсуждениям доклада В.Розина
"Как Г.П.Щедровицкий понимал методологию"
"Это не Братство покинуло и разочаровало меня, но по своей же глупости, по своей немощи я дошел до того, чтобы ложно истолковать собственный опыт, рассматривать Паломничество в Страну Востока как неудачу, а себя возомнить последним ветераном и хронистом навсегда исчерпанной и ушедшей в песок истории, между тем на деле я был не что иное, как беглец, нарушитель верности, дезертир. Понять это было страшно и радостно".
Г. Гессе "Паломничество в страну Востока"
Мне решительно "не показались" ни содержание, ни тон серии докладов В.М.Розина, посвященные тому, как Г.П.Щедровицкий понимал методологию. Во время обсуждений я пытался высказать уважаемому докладчику, что его способ работы представляется мне неадекватным объекту анализа, т.е. методологии, - однако делая я это, судя по всему, слишком кратко и не очень удачно. Свои впечатления я смог проверить при подготовке текстов дискуссии к Интернет-публикации - впечатления не изменились. DВ этих заметках я хочу сформулировать свое мнение более точно.
Один из основных принципов работы В.Розина в этих докладах, как он сам фиксирует - работа с позиции вненаходимости. Он говорит об этом так (сообщение 1):
"Я считаю, что уже можно говорить о культурно-исторической дистанции, а также, так как я рассматриваю эту ситуацию в своей траектории, то я обладаю, как говорил Бахтин, точкой вненаходимости. То есть я обладаю некоторым видением, которого не было у самого Георгия Петровича и не могло быть, и это видение принадлежит только Другому, как говорил М. Бахтин. Вот такой точкой вненаходимости я обладаю, поскольку я тоже и участвовал в этом движении, и вышел из него, и занимался реализацией программы по исследованию мышления".
Итак, достаточно участвовать (пусть очень интенсивно) в некотором событии, затем перестать, а потом оказаться на некоторой дистанции, чтобы встать на "точку вненаходимости" и иметь возможность оценивать это событие. В.Розин подтверждает это понимание (вторая дискуссия):
"Я хочу еще раз обратить внимание на то, что я обладаю позицией вненаходимости. Я уже за счет исторической дистанции, за счет своих исследований могу с этой реконструкцией работать, и показать и логику его [Г.П.Щедровицкого] движения, и показать его пункты, которые сегодня неприемлемы лично для меня, и для определенного типа работы".
По-видимому, в таком понимании вненаходимости - что-то не то. Ведь одним из пунктов моей критики тезисов В.Розина заключался в том, что, проделывая свой анализ, он не реконструирует во всей полноте замысел Г.П.Щедровицкого (и методологии), не анализирует, в чем собственно состоял его проект, а оценивает - причем внешним, отстраненным образом, - научные результаты, которые, нельзя этого не признать, по сравнению с пятисотлетним программным замахом, не очень-то впечатляют. Но при этом В.Розин утверждает, что работает в позиции бахтинской вненаходимости, которая позволяет ему видеть больше, чем тем, кто этой "точкой" не обладает.
Неужели эта точка имеет такие интересные, почти волшебные, свойства, - позволяет судить, не вникая в замысел, позволяет выделять неприемлемые пункты, не строя полной картины?
Наверное, всему виной мое слабое знакомство с Бахтиным? Однако, раскрыв первоисточники, я увидел, что М.Бахтин, введший и активно использовавший это парадоксальное понятие - "вненаходимость", - пишет о нем так:
"Положение, в котором находится эстетический субъект - читатель и автор - творцы формы, откуда исходит их художественная, формирующая активность, может быть определено как вненаходимость временная, пространственная и смысловая всем без исключения моментам внутреннего архитектонического поля художественного видения, это и делает впервые возможным обнять всю архитектонику... единой, равно утверждающей активностью. Эстетическое вживание - видение предметов и героев изнутри - активно совершается с этой вненаходящейся точки, где добытый вживанием материал вместе с материей внешнего видения и слышания объединяются и оформляются в единое конкретное архитектоническое целое. Вненаходимость - необходимое условие для сведения к единому формально-эстетическому ценностному контексту различных контекстов, образующихся вокруг нескольких героев".
(М.Бахтин. Автор и герой в эстетической деятельности. // Работы 1920-х гг. Киев, 1994. - с.74).
Итак, для того, чтобы "обладать точкой вненаходимости", надо выполнять следующие требования (я оставляю за скобками все те параметры, которые связаны с эстетикой и с художественной формой; понятно, что В.Розин - не автор, а Г.П.Щедровицкий - не его герой):
- обладать формирующей активностью;
- обнимать, благодаря этой активности, единым образом всю без исключения архитектонику произведения;
- видеть из точки вненаходимости героев изнутри, вживаться в них.
И тогда, при выполнении этих трех условий, после фактически построения этой точки вненаходимости, может быть, удастся выстроить единый контекст вокруг внутри-себя-разнородного произведения (или явления). Именно для этого, как я понял М.Бахтина, собственно и нужна эта точка вненаходимости.
Но тогда получается удивительная вещь: вненаходимость по-бахтински не имеет ничего общего с вненаходимостью по В.Розину. Действительно:
1
Для выстраивания единого смыслового контекста явления М.Бахтин требует от автора-читателя обладать формирующей активностью. В.Розин принципиально отказывается от фиксации собственного проекта или замысла, позволившего бы ему "прощупать", проверить на прочность тот замысел, который он взялся анализировать. Единственное рациональное основание своей критики, которое он выдвигает, заключается в том, что мысль не может стоять на месте:
"Понимание методологии... не может не меняться, поскольку меняется время... Мне кажется, что сегодня мы имеем именно такую ситуацию, требующую нового этапа конституирования методологии, нового этапа осмысления, нового этапа критического взгляда на методологию. И в этом смысле я не понимаю позицию Льва Петровича Щедровицкого и некоторых методологов, которые считают, что раз Щедровицкий определил, что такое методология, то это и есть истина в последней инстанции. На мой взгляд, мысль не является монополией даже самого мыслителя, автора. Поэтому это совершенно нормально, что взгляды на методологию, деятельность, мыследеятельность должны периодически пересматриваться. В этом, собственно говоря, и есть надежда на живое движение". (Семинар 1)
Почему "сегодня мы имеем именно такую ситуацию", которая "требует нового этапа критического взгляда"? Почему "взгляды должны [а не "могут"] пересматриваться"? Ответов В.Розин не дает. Ведь, по-видимому, единственным приемлемым ответом - кстати, соответствующим понятию вненаходимости - был бы такой: понятия и "взгляды на методологию, деятельность, мыследеятельность" неадекватны моей, В.Розина, новой программе, моему новому проекту, моей новой практике. Я вынужден изменить то-то и то-то, и именно с этой точки зрения проанализировать методологию по Г.П.Щедровицкому, включив ее в контекст собственного действия.
Вместо этого В.Розин просто утверждает, что она несовременна (не дает возможности "отвечать на вызовы современности"). Но ведь понятно, что любой "прорывной проект" конституирует собственную современность - как это делала методология: вспомним, в скольких статьях Г.П.Щедровицкий анализирует и выстраивает в рамках своего замысла "современные тенденции". Пытаться проанализировать "вызовы современности" якобы объективно - значит, принять пассивный, дюжинный взгляд на вещи.
2
Однако в ходе четвертого семинара В.Розин утверждал, что у него есть свой проект развития современного мышления (в гуманитарном, коммуникативном духе - см. его "Метаметодологическую программу"). Не являются ли в таком случае мои фиксации надуманными?
По-видимому, нет: стратегия В.Розина, как он сам о ней говорит, состоит во внимательном "выслушивании" современности - и только потом он формулирует свои задачи. Понятно, что ничего в этой стратегии плохого нет, за одним исключением: подобный способ действия и мышления не позволяет переходить в действительность проектирования и даже просто действия (точнее, действие в этом случае возможно только в рамках существующих институций). А это значит, что и сама действительность замысла - как она существует для других, как она существовала для того же Г.П.Щедровицкого - для В.Розина закрыта.
Я вынужден обратиться к примеру из совершенно другой области. Предпринимателем нельзя стать, анализируя рынки и вдруг поняв: "Сейчас удобный момент, чтобы стать им". Предприниматель должен быть им изначально, ему деньги, не вложенные в дело, должны жечь карман, - и только тогда анализ рынков сможет принести ему пользу. Замысел и интенция сначала - анализ потом.
Опять же, возвращаясь к В.Розину, никто бы не возражал, если бы он работал как "обычный философ" (странное выражение!) Но ведь Вадим Маркович утверждает, что он работает как методолог, что у него есть свой проект социального действия. Он состоит в том, чтобы не дать, например, слушателем его лекций действовать, так представив современную ситуацию, чтобы стало ясно: активное социальное действие - бессмыслица, работать надо в режиме диалога и взаимопонимания:
"Я много чего делаю. Вот пример: я читаю лекции перед студентами-техниками. Они все работают в рамках научно-инженерной картины мира, в представлениях, что есть природа, есть ее законы и т. д. Я как человек, который осуществляет социальное действие, показываю, что все положения, на которых держится эта картина, перестали работать. Дальше я показываю, что если инженер или кто-то продолжает действовать в рамках этой картины, то он деструктивно действует по отношению к культуре, разрушает природу и т. д. Дальше я показываю, что эту картину поддерживает целый ряд современных институтов. После того, как я осуществил массивную критику этой картины, в которой они строят, я начинаю обсуждать другую. Какие-то понятия: о природе, о технике, о ситуации... То есть я им начинаю подсовывать другую картину мира. Таким образом, весь мой курс, культурологии, кстати, для инженеров состоит в том, что я пытаюсь подвергнуть критике их картину мира, не дать им жить в этой картине мира традиционной, которую все остальные навязывают. И второе, вывести их на новые представления, которые сделают невозможными традиционное инженерное действие и заставят их двигаться по-другому. Я считаю, что здесь я осуществляю социальное действие. Почему? Потому что, на мой взгляд, современная ситуация состоит в необходимости смены технократических представлений о природе действительности, инженерном действии, технике и т. д. на другие представления. Вот я работаю на эту вещь, осуществляю социальное действие. Я надеюсь, что вместе со мною такую работу проводят и другие на своих местах: методологи, философы науки, гуманитарии. И наши совокупные усилия при углублении кризиса данной цивилизации приведут к отказу от этой картины и к переходу в новое. А к этому времени оно должно быть, эта работа должна быть проведена. Работа, связанная с трансформацией сознания. Почему это не социальное действие? (сообщение 4)
Но диалога не бывает в ситуации, когда позиция одной из сторон не выстроена и не артикулирована, а именно это пытается делать В.Розин (и стремится в этом же духе выстроить "современную ситуацию" для своих слушателей). При этом сама методология перестает быть действующей стороной, исчезает. Организационно-проектная интенция, которая была очень значимой (а по мнению некоторых - самой или даже единственно значимой для Г.П.Щедровицкого) для В.Розина просто не существует, а это означает, что ни о каком выполнении требования позиции вненаходимости ("обнимать, благодаря этой активности, единым образом всю без исключения архитектонику") речь не идет.
3
Еще одна характеристика точки вненаходимости (близкая к предыдущей) - требование вживаться в того, кто или что перед тобой. Если воспользоваться деятельностным языком, то точка вненаходимости представляется особой связкой внутренней и внешней позиций, благодаря которой можно, находясь "снаружи", удерживать внутренний смысл - в данном случае методологии или работы Г.П.Щедровицкого.
Но никакого удержания внутреннего смысла не происходит. В.Розин игнорирует существование инженерного, даже инженерно-политического, замысла, который стоял за проектом методологии; в его интерпретации ничего не остается от интенции той "затеи", как это называл А.Зиновьев (хотя и отрицательно относившийся к методологии, но этот внутренний смысл - смысл новой затеи - удерживавший). В.Розин осуществляет разнообразные редукции, сводящие прорывную, дерзкую затею к привычным вещам.
Так, он выделяет два периода в методологии - исследовательский и проектный (период отсутствия исследований), - и говорит далее, что сам он продолжал и продолжает методологические исследования. При этом делается следующий ряд редукций: В.Розин не упоминает, что исследования были прикладными (велись в рамках "затеи"), что проектный период являлся работой в той же рамке (при этом был лишь переставлен акцент на социокультурное закрепление подхода), и что исследования, для того чтобы быть методологическими, должны иметь практическую рамку. А главная редукция состоит в том, что В.Розин обсуждает исключительно методологические теории (например, критикуя их за естественнонаучный характер) и не обращает внимание на выстраивание совершенно нового методологического отношения (отличного от познавательного и от чисто-инженерного) и на формирование методологии как социокультурного действия самого по себе.
В.Розин делает свой предмет обсуждения недостоверно плоским.
4
Итак, остается сделать вывод: В.М.Розин не встал на точку вненаходимости, а обсуждает методологию с внешней, отстраненной позиции. Если, далее, специально зафиксировать временной параметр вненаходимости (М.Бахтин различает временную, пространственную и ценностную вненаходимости), то можно сказать и так: В.Розин судит о методологии антиисторически: с позиций исключительно сегодняшнего дня, не пытаясь рассмотреть время формирования методологии "по законам, им самим назначенным".
Образно говоря, В.Розин не соразмеряет масштаб критики с масштабом явления: вместо "было задумано, но не получилось" он говорит "мы делали так, как и не могло получиться". И отсюда возникает оценка деятельности Г.П.Щедровицкого как деструктивной:
"Георгий Петрович большей частью осуществлял редукцию... В отношении семиотики.... [у него] нет предметного анализа, нет погружения в ситуацию. Если ты не чувствуешь этой реальности, то ты осуществляешь деструкцию..."
"Я вижу, что его деятельность, наряду с блестящими достижениями, являлась и частично деструктивной в культурном и мыслительном плане... И нужно развести те вещи в его работе, которые интересны... с теми вещами, с которыми совершенно невозможно согласиться, и, тем более, с придыханием на все это дело смотреть".
(Кстати говоря, здесь, в этих цитатах прекрасно продемонстрирована внешняя, сторонняя, а вовсе не "вненаходимая" позиция.)
Но ведь деструктивно что-то или нет - это определяется продолжением, завершением. Если же предполагать, что что-то и не могло в принципе получиться, - или просто отказываться от продолжения - то тогда и получится вместо методологии деструктивная по отношению к культуре акция.
Мой трехлетний сын однажды, посмотрев на работу ремонтников, отдиравших старые обои и сбивающих плитку, сказал им: "Вы не строители, вы ломатели!" Так же поступает и В.Розин: горе побежденным! мятеж не может кончиться удачей - в противном случае его зовут иначе!
Следовательно, он в своих тезисах неисторичен не только по отношению к замыслу и интенции методологии, но и к ее возможным продолжениям, которые, если состоятся, то снимут напрочь все тезисы относительно ее деструктивной роли.
Творцы новых наук в XVII в. тоже занимались, с точки зрения образованных современников, деструкцией. А через сто лет другим образованным современникам стало очевидным, что эти науки - единственно возможный путь познания.
Понятно, что ни первые, ни вторые были не правы. Но самыми неправыми были те, кто начавши работать в рамках новых наук, потом начали пытаться размывать новизну, неоправданно усложняя полученные на самых первых шагах идеализации, - не проблематизируя сам подход, а, по сути, отказываясь от него.
Именно о такой позиции пишет А.Зиновьев в "Зияющих высотах" по отношению к науке (а здесь мы говорим о ней по отношению к методологии):
"Наука содержит в себе не только и даже не столько научность как таковую... но и антинаучность, которая глубоко враждебна научности, но выглядит гораздо более научно, чем сама научность... Принципы научности и антинаучности диаметрально противоположны. Научность производит абстракции, антинаучность их разрушает под тем предлогом, что не учитывается то-то и то-то. Научность устанавливает строгие понятия, антинаучность делает их многосмысленными под предлогом охвата реального многообразия. Научность избегает использовать те средства, без которых можно обойтись. Антинаучность стремится привлечь все, что можно привлечь под тем или иным предлогом. Научность стремится найти простое и ясное в сложном и запутанном. Антинаучность стремится запутать простое и сделать труднопонимаемым очевидное. Научность стремится к установлению обычности всего, что кажется необычным. Антинаучность стремится к сенсационности, к приданию обычным явлениям формы загадочности и таинственности. Причем, сначала научность и антинаучность (под другими названиями, конечно) рассматривают как равноправные стороны единой науки, но затем антинаучность берет верх, подобно тому, как сорняки глушат оставленные без прополки культурные растения. Научности в рамках науки отводится жалкая роль чего-то низкосортного. Ее терпят лишь в той мере, в какой за ее счет может жить антинаучность. В тенденции ее стремятся изгнать из науки насовсем, ибо она есть укор для нечистой совести".
В последних строках аналогия ситуации в науке и в методологии становится, конечно, нечеткой. Методологию никто не глушит и не запрещает, работать и строить антидеструктивные продолжения можно сколько угодно. В этом смысле мы все сами виноваты, что такие "антиметодологические" тезисы высказываются.
Просим свои материалы по этой дискуссии.